Ее отлучка на "Нормандию" Донеку не нравилась. Пусть даже и с самой легендарной Шепард.
"У этой человеческой бабы своей команды, что ли, нет?" На кой черт ей потребовалось тащить с собой в пекло его Релу?!
Пожалуй, Ногатус был зол на главную героическую фигуру галактики. Он знал, что Ингус была более чем достойна сражаться бок о бок со знаменитым капитаном, но это отнюдь не означало, что ей стоило этим заниматься.
"Будто бы на службе не достаточно поводов отбросить копыта?! Нет, ей понадобилось отправиться на самоубийственную миссию с горсткой головорезов и преступников, которых вокруг себя собрала чудом воскресшая Шепард!"
И конечно же он узнал об этом лишь задним числом. Сообщение, оставленное на почте. Кто сообщает такие вещи в письме?! Разве не понятно, что это слишком смахивает на прощальное послание?! Разве не понятно, что это неправильно?! Какое к темному предку письмо?! Это злило. Это бесило безмерно.
Конечно же, Дон рвал и метал все то время, что ее черти носили по темному космосу.
Разве не понятно, что этим своим поступком, этим своим письмом и отлетом безо всякого предупреждения, она обрекла его на беспомощность. Он никак не мог ей помочь! Он даже не мог узнать, жива ли она еще. Каждую чертову минуту каждого чертово дня она могла помирать за миллионы световых лет от него. Она могла помирать в муках, в крови и в страдании, сотнями различных способов, один страшнее другого. И все эти ее смерти ему услужливо рисовало воображение всё время ее отлучки. Даже глаза закрывать не нужно было.
И как ножом по сердцу - осознание собственной неспособности помочь ей.
Ни о какой нормальной работе и речи не могло идти. Он огрызался на начальство и коллег, сорвался и залез в свою заначку с красным песком, чуть не прибил проклятую азари, заработал за один день два взыскания и, послушавшись Созиуса, взял увольнительную. И вот. "Нормандия" возвращалась.
Стоя в доках Цитадели, Донек чувствовал себя, как на иголках. Он разве что на месте не подпрыгивал, разрываемый противоречивыми эмоциями - от злости и тревоги до нетерпения и какой-то отчаянной радости.
Фрегат выглядел неважно. Будто бы побывал в жесточайшем сражении. Скорее всего так оно и было. Когти чесались надавать кому-нибудь по ребрам. Неважно кому. Кому-нибудь виноватому.
А потом он увидел ее. Он узнал бы ее везде. По походке. По броне. По фигуре. По тому ощущению в животе, что у него возникало, когда он видел ее.
Ингус покинула шлюз, в полном боевом облачении, даже в шлеме. И броня ее выглядела точно так же побита, как и корабль. Злость и тревога вспыхнули сильнее, прожигая грудную клетку. Он сделал шаг вперед, навстречу. Движения получились странно нервными и рваными. Она заговорила и ее голос будто бы расплавил что-то в нем - его омыла волна облегчения.
"Жива. Опять она жива. Дура неразумная."
Она обняла его, куда крепче, чем она обычно делала. И он отчаянно вцепился в нее, пусть под ладонями и ощущался лишь покрытый царапинами материал брони. Она была здесь. Она была жива. И только это имело значение. После всего того ужаса, что он натерпелся, получив ее сообщение.
И тут - слишком скоро! - она высвободилась и повернулась к выходу из дока. Голос Релы звучал глухо и незнакомо из-за шлема. И смысл ее слов не сразу дошел до его сознания. А когда дошел, первая волна безумного облегчения уже схлынула и Дона вновь накрыло гневом и пережитым волнением. Донек удержал ее за руку, не двигаясь с места.
"Прости за письмо?! Рада меня видеть?! Ты хоть представляешь, что твое письмо со мной сотворило?! С каких пор лучше писать прощальные письма и отправляться на гребаные самоубийственные задания?! Я тут чуть с ума не сошел, пока ты из себя спасительницу галактики строила! Какая к дьяволу разница, вял ли я отгул?! Ты, значит, можешь неделями помирать Богиня ведает в каких дебрях, а то, что я взял увольнительную, чтобы удостовериться, что ты вернулась живая - это событие?! Ты чем вообще думаешь, женщина?!"
Но ничего этого не удалось произнести вслух. Язык не слушался.
- Где тебя ханары носили?! - выдохнул он вместо всех упреков, что собирался ей предъявить тут же на месте. И неважно, что он повел бы себя как истеричная азари в этот момент. Хотелось кричать на нее, но почему-то охрипший голос был еле слышным, хоть и передавал все его переживания, которых скопилось слишком много. Так много, что даже красный песок их не мог за глушить, пока ее не было. - И сними ты этот дурацкий шлем. - Хотелось посмотреть ей в глаза, не в глухой визор. - Будто бы с кварианкой обнимаюсь.

Отредактировано Donek Nogatus (22 февраля, 2017г. 20:32)

Рела будто моментально преобразилась - застыла, и голос, которым она произнесла короткое “Хорошо” прозвучал как-то странно безжизненно. Но Донек не заметил. Тревога плавно уступала место облегчению. Злость на нее, что он испытывал еще совсем недавно, стремительно таяла. Ну, как можно было злиться на нее, когда она вернулась. Пока он ждал, он думал, что первым делом примется ругаться на нее, упрекать, но не получилось. Ни единого нормального упрека не произносилось. Хоть он и успел уже все их наговорить ей, пока ее не было. Пока она шлялась с Шепард.
И тут она сняла шлем, стянула его с обрубленного гребня и посмотрела на него упрямым взглядом. И Донек задохнулся. Сердце вновь болезненно кольнуло. Будто бы горячим железом полоснуло по внутренностям. "Сволочи. Суки."
Дон почувствовал, что не дышит и что его мелко трясет от ярости. Мыслей не было. Была лишь боль. Потому что кто-то, что-то сотворило такое с его Релой. Ему показалось, что он чуть-чуть, самую малость, свихнулся. В груди образовалась дыра, которую тут же заполнило острое желание убить всех, кто виноват в этом. Всех, кто дотронулся до нее. Всех, кто не уберег ее! Какого черта?! И тут же вспыхнуло чувство вины. Не уберег. Опять не уберег. Этот длилось лишь несколько секунд, но эти секунды были бесконечны.
Ингус говорила. Странно видеть ее лицо с одной лишь мандибулой, странно и больно. Произнесенные ею слова заглушал звон шумевшей от ярости крови в ушах. До сознания доносились лишь обрывки фраз. ”Омега-4?! Богиня... Какого черного предка тебя туда понесло?!”
Он видел решительность и упрямство в ее покалеченном лице. Слышал ее резкий тон, с которым она будто бы оправдывалась за все те упреки, что он ей так и не высказал. И ему было глубоко насрать на угрозу коллекционеров. На всякую честь. И на всякую обязанность. Потому что не стоила никакая честь и никакая обязанность ни единой капли ее крови. А она проливала ее всегда с такой легкостью. С таким безрассудством. Будто бы не своя, а чужая. А кровь ведь Релы...
Тут он заметил, что Рела замолчала, и смотрела на него затравленным взглядом и затараторила совсем уж тихо что-то, что тоже дошло до него, как и все ее слова во время этой беседы, с опозданием. А он так и не мог выдавить из себя ни одного слова. Лишь мандибулы то и дело дергались, но ни звука не срывалось с языка.  “Как она могла не нравится? Какое "пугающе"?! Пластиковые... твою ж мать. Рела.” И смотрела она на него совсем не как победительница. Не испуганно, нет. Рела никогда не смотрела испуганно, даже когда глядела в лицо смерти. Но странно... беззащитно, что ли.
- Дурочка, - проговорил он, но вышел почему-то шепот. Ингус звала его прочь из доков. А ему уже начинало казаться, что он прирос к полу. Да и в голову не приходило, что можно куда-то отсюда уйти. В груди все разливались боль и ярость. Дон качнул головой и притянул ее к себе, чуть резче, чем хотел, обнял, прижимаясь лбом к ее лобной пластине. - Прости меня. - "Прости меня, что я не уберег тебя."
Нужно было чем-то занять руки, которые то и дело норовили сжаться в кулаки. И он прижимал ее крепче к себе, чувствуя ее дыхание на своей шее, и будто бы пытаясь оградить ее от всего плохого задним числом. "Потому что подвел же. Потому что допустил..."
Донек сверлил гневным взглядом видавший виды фрегат. "Чертова Нормандия. Чертово геройство. Да пусть хоть вся эта галактика ко всем чертям летит! Она не стоит и сотой доли Релы!"
Наверное, и правда нужно было уходить из доков. Ведь если бы Донек сейчас увидел легендарную Шепард, он бы не сдержался и высказал ей всё, что думал о ее идиотских затеях. Ногатус гневно сверкнул глазами и поймал взгляд Релы.
- К черту коллекционеров. И базу их к черту! И Шепард эту твою к черту! И Нормандию вашу! - И тут вдруг оказалось, что голос вернулся, и теперь Дон не мог никак заткнуться. - Не смей так больше делать! Не смей так рисковать собой! Зачем тебе это вообще понадобилось?! Тебе это, что, больше всех нужно? Шепард! Пусть эта Шепард летает на всякие базы коллекционеров! Она уже помирала и теперь, видимо, бессмертна! А ты - нет! Ты с того света не вернешься! Тебе это разве непонятно?!

Она отстранилась, и Дон неохотно и будто бы через силу ослабил хватку. Она возражала на его дурацкую вспышку ровным голосом, будто бы растолковывала прописные истины неразумному ребенку. И это тоже злило. Потому что Рела так легко откидывала в сторону его слова, будто бы они не имели никакого значения, и завела эту свою сугубо турианскую песнь о том, что “кто, если не мы”, и прочей героической чуши, которую им вбивали в учебном лагере с подросткового возраста. ”Засрали мозги, чтобы все как один строем в бой шагали.” Сейчас, слушая ее, такую уверенную в своей правоте, Донек готов был оторвать мандибулы и гребни всем ее давним инструкторам. “Не спешит она к праотцам… ага, видно, как не спешит. Потому так и норовит собой пожертвовать ради всякой подвернувшейся благой цели.” Ногатус периодически забывал, насколько их мировоззрения разнились и как по-разному они воспринимали действительность. Она, судя по всему, тоже забывала. Легко забыть, когда служишь бок о бок столько лет. Так и начинает казаться, что разделяешь не только будни, но и отношения к жизни, долгу и ответственности. Донек иногда и сам забывал, находясь рядом с Ингус, о том, насколько отличные друг от друга у них были ценности и воспитание. В ее глазах он был, наверное, неправильным турианцем. И от этого внезапного осознания становилось горько. Возникла неприятная и пугающая мысль, что рано или поздно (скорее всего рано) она проснется как-нибудь утром, взглянет на него трезвым взглядом и поймет, что он ее совершенно недостоин. Эта перспектива одновременно и пугала и злила Дона.
Вот она опять тянула его к выходу. И он даже сделал шаг в нужную сторону, пусть и хотелось раздраженно выдернуть руку. но не получалось, потому что одновременно выпускать ее никак не хотелось. Да и нельзя было отпускать, теперь, когда она тут, вернулась. Живая. Хоть и не совсем целая. "И что ей всегда так увечья разные везет?" И он лишь нетерпеливо фыркнул, будто бы сметая одним этим звуком все ее доводы. Хотелось кричать, что плевал он на всех этих человеческих колонистов. Нет ему никакого дела до каких-то там колонистов! Тем более человеческих. Но говорить ей это не нужно было, потому что Реле-то как раз было дело. Всегда. За это он ее и лю... Донек споткнулся об эту мысль. Впервые возникшую именно в такой формулировке. Любил, значит? Так что ли? - Да, - сдавленно проговорил он, будто бы соглашаясь с ее словами, но на самом деле отвечая на собственные мысли.
"И на наши колонии мне наплевать", чуть было не ответил ей Донек, но промолчал, потому что было просто хорошо, что она вернулась. И остальное в конечном итоге не имело значения. Плевать ему было на всех представителей разумных рас Цитадели. И на Цитадель. Пусть всю станцию вместе с ее обитателями эти гребаные Коллекционеры себе хоть в задницу засунули.
- Пошли, - проговорил он, пальцы сами собой дотронулись до лишенной мандибулы стороны ее лица. - Тебя врач-то осмотрел хотя бы на этом чертовом фрегате полным психов?
Смотреть на нее такой было физически больно. И злость опять вскипала в крови. И досада. Он осторожно провел кончиками пальцев по ее лицевым пластинам. Подлатали ее, да. Подлатали. Но... Донек вздохнул. Он не представлял что должно было случиться, чтобы он испытал к ней отвращения. Духи, будто бы он не видел ее любой - раненой, спящей, больной, здоровой, злой, даже исправляющей нужду в кустах.
- Что ты там про заначку говорила? - проворчал Донек, не поддерживая ее насмешливый тон. - Да, я собирался тебе выволочку устроить. И устрою. Как только ты отдохнешь. Не думай, что ты так легко отделаешься. Уж лучше бы по пьяни с батарианцами подралась, ей богу. Это я бы понял. Я тут чуть с ума не сошел. И твоя синерылая подружка под горячую руку попала. Я ведь тоже соскучился.
Он зашагал в сторону лифтов, не выпуская ее руки, когда очередная произнесенная ею фраза достигла сознания. Ногатус сбился с шагу и резко посмотрел на Релу:
- До какого, к темному предку, рейса? Рела. Ты только что вернулась из коллекционерской мясорубки! Никакой рейс тебе не светит, пока ты не отдохнешь ближайшие месяца полтора!

Отредактировано Donek Nogatus (8 марта, 2017г. 01:03)

Он таял от ее краткой ласки. И даже не стал сразу же заводить споров насчет ее глупых заявлений о том, что она якобы уже сегодня вновь в форме и готова к труду и обороне. Релу слушать в таком вопросе - гиблое дело. Не бережет себя, дурочка. Донек обнял ее за плечи и промолчал, пока она болтала свое. Он уж постарается, чтобы Созиус ее в ближайший месяц даже близко не подпустил к патрульному кораблю. И если ради этого Дону придется этот самый корабль к Темному Предку взорвать прямо у капитана перед носом.
Ага, внеплановая увольнительная… Донек вспомнил, как начальство с руганью выгнало его в эту самую внеплановую увольнительную.
Предложение провести с ней день прозвучало так забавно, будто бы Ингус допускала, что он выпустить ее из вида теперь.
- Конечно, - просто ответил Ногатус, млея от прикосновения ее когтей.
За время пути, пока они шли по коридорам станции, под привлеченными лишенным мандибулы лицом Релы любопытными взглядами прохожих, Донек успел успокоиться, осознать, что на самом деле мог теперь наконец, после этих бесконечных недель ее отсутствия расслабиться. Потому что теперь она вернулась. И она была жива. И рада, что совершила свое безрассудного геройство, за которое ей никто не заплатит и даже спасибо скорее всего не скажет. Как и принято обращаться с настоящими героями.
И стоило на самом деле отпустить все пережитое, как поступил бы любой правильный турианец. Хотя, наверное, любой правильный турианец, скорее всего вообще ничего подобного не испытал бы.
Рела болтала. Дон пропустил половину сказанного ею мимо ушей, прислушиваясь только к тембру ее голоса и наслаждаясь тем, что видел ее перед собой. Отсутствующую мандибулу он перестал замечать уже минут через пятнадцать. Хотя всё еще, если вдруг заострял на ней свое внимание, чувствовал неприятный болезненный холод, сквозящий по сердцу. И в такой момент хотелось щепотки красного песка, просто чтобы унять эту бессильную боль и ярость на себя и свою бесполезность. Но не на Ингус.
Рела, болтавшая что-то свое, возилась с пирожками и стаканами. Ее квартира была такой же, как и всегда, здесь будто бы ничего не менялось. И это нравилось Ногатусу. Так же, как и то ощущение спокойствия, которое он испытывал, находясь рядом с Ингус. Глядя на нее, он чувствовал, как у нее в душе что-то плавилось, нагревалось и растекалось, как выпивка по желудку. Согревая и веселя ничуть не меньше.
Дон взял из ее руки стакан, коснувшись ее пальцев - теплых и удивительно тонких без перчаток. Донек опустил взгляд на ее вотрую руку, которой Рела прикрыла его. Сухая ладонь, прожигавшая его кожу как солнце. Промелькнула мысль, что кинуться сейчас облизывать ее пальцы, вместо того, чтобы есть пирожки, которые они взяли по пути по идее Ингус, в любом случае, не самая удачная идея. Наверно, она голодная. Наверное, её там не кормили толком. Сам Дон есть совершенно не хотел, но, с трудом оторвав взгляд от ладони Релы, поднял стакан с чем-то, что она налила, и даже вслушался в произнесенные Ингус слова. И расслышав тост даже скривился в ухмылке:
- Ну спасибо, что я справился с задачей жены военного… Если бы ты мне заранее сказала, куда направлять корреспонденцию, я бы тебе еще и письма со своими фотографиями отправил. Чтобы… Погоди… Что? Будущая мелочь?
Дон пораженно уставился на Релу и невольно опустил взгляд на ее живот.
- Уже? - голос прозвучал глухо. И тут же весь ужас ситуации ударил Дона по башке как кроганским молотом: - Ты таскала нашу будущую мелочь на базу Коллекционеров?! Твою мать, Рела! Ты сейчас серьезно?!

Под серьезным взглядом Релы Донек почувствовал себя идиотом. Сделал щедрый глоток. Выпивка приятно обожгла горло и согрела внутренности, успокаивая не к месту разбушевавшиеся нервы. Теперь, после слов Ингус, его собственные показались Дону совсем уж глупыми и неразумными.
Нелепо было предполагать, что Рела могла бы на самом деле подвергать опасности их не рожденное потомство. Но Ногатус был слишком раздражен, чтобы мыслить разумно.
Тон Ингус раздражал тоже. Потому что она никак не понимала, что переживал он за нее не из каких-то там абстрактных гендерных стереотипов, а просто потому что переживал конкретно за нее. Он не привык переживать за кого-либо. Не привык чувствовать страх за кого-либо. Он и за себя самого давно уже перестал опасаться. А тут… тут внезапно Рела обрушила на него этот шквал эмоций, пусть она и не знала об этом. Не понимала, что для него эта привязанность в новинку и, что он понятия не имел, что с ней делать и куда девать эти переживания.
Дон промолчал, пропустив половину ее речи мимо ушей, как он частенько делал, в очередной раз осознав, что он ведь на самом деле совершенно не умел строить отношения.
Он понятия не имел, как это полагалось делать в приличном турианском обществе. А в том, что Рела соответствовала понятию “приличное турианское общество” он не сомневался. И Донек частенько ловил себя на мысли, что больше всего опасался, что Ингус могла посмотреть на него объективно и понять, что он-то как раз ничего приличного из себя не представлял.
Более того, он явно был ее недостоин. И иногда его даже удивляла, как она могла этого не заметить. Когда все было так очевидно: Рела Ингус была идеальная и добропорядочная, а Дон… У него не было иллюзий на свой счет. Он знал, что именно он из себя представлял, как бы ни старался перекроить себя. Ногатус слишком многое скрывал от нее, опасаясь увидеть в ее глазах осуждение и - еще хуже - отвращение.
Он подставил опустевший стакан Ингус и поднял на нее взгляд. Несмотря на его слова, Рела выглядела развеселевшейся. Было приятно видеть ее в хорошем настроении, даже повязка на месте отсутствующей мандибулы не так сильно бросалась в глаза.
Донек повел плечами в ответ на заданный таким мягким тоном вопрос. Хотел бы он детей? Когда она так смотрела на него, Дон готов был согласиться на все, что угодно. Мысль о детях показалась ему такой естественной. Он и правда воспринял это как должное, ее когда сам озвучил свое внезапное “озарение”.
Но теперь он вдруг вспомнил о том, как они решили пожениться. Но так и не поженились еще. Просто никак не было подходящего времени. Не было подходящего случая. По крайней мере, так это объяснял себе Ногатус. И вовсе он не откладывает ничего, давая Реле возможность одуматься и понять, что жизнь с ним связываться глупо и не стоило.
А если будут дети?.. Если появятся дети, то она совсем с ним застрянет. Хотя… нет, конечно. Когда это наличие детей кого-то останавливало? Яркий пример собственной матери, легко разрушившей семью, встал перед глазами.
Вот откуда все это всплывало сейчас? Откуда? И почему?.. Донек сделал глоток, не почувствовав ни вкуса ни запаха алкоголя, и уставился на руку Релы, сжимавшую стакан. Ему не хотелось думать о том, что могло пойти нет. Не хотелось думать ни о чем плохом. Потому что, черт возьми, вот же она. Тут. Рядом. И она всё еще не смотрела на него, как на подонка. Нет, она смотрела на него мягко и тепло. Таким взглядом, от которого в груди щемило, а мысли становились легкими, как пух. Ногатус протянул руку, накрыв ее ладонь своей, и кивнул:
- Конечно, хочу.