Перегруз прошел спокойно. Всякое дерьмо навроде происшествий, внезапных атак, поломок и форс-мажоров, с которыми Массани почти что породнился за всю свою биографию, сейчас словно приутихло, прижупилось неслышно, не высовываясь. Так что серебряный крест безымянной станции на фоне бесконечной космической черноты, испещренной белыми искрами, спокойно принял один транспорт, а затем выпустил – уже другой. Приснопамятный «Уравнитель», за штурвалом которого восседал неизменный Джейд.
Заидовы финансы помогали ему неплохо держаться на плаву, все это последнее время. «На плаву» - лучше и не скажешь. Ибо выплыл дрелл поистине из небытия, старый ящеричий сын. О своих приключениях не рассказывал. Заид и не спрашивал. Незачем. Все на свете – незачем, особенно сейчас, - апгрейженный, с новыми резвыми двигателями, «Уравнитель» рассекал космическое пространство. Сккиллианский предел остался позади. Системы жабомордых также. Неведомый внутренний метроном отсчитывал мелькающие на голограммах мониторов названия скоплений. Ближе. Ближе. Ближе.
«Щелк», - Массани вздрогнул, выпрямляясь, и стискивая подлокотник кресла. Джейд замер с пальцем на кнопке зажигалке, которая и щелкнула – на радаре пульсировал красным сигнал тревоги.
- Ерунда. Чей-то сигнал бедствия. Летим дальше, - вопроса не прозвучало, верно. Но Джейду они особо-то и не понадобились. Ни единого вопроса не задал, с того момента, как Массани поднялся на борт «Уравнителя».
«Все на свете – незачем».
Рефрен существования, в какой-то мере. Сила слов, позволяющих отсечь все ненужное, мешающее в текущий момент – отгородиться ими, чтобы перевести дух. Инстинкт срабатывал и сейчас – верный, как обычно. Пытался срабатывать – дух не переводился. И Заиду казалось, что он задыхается.
Привычная ненависть, злоба, которую впрыскивал себе в кровь, будто ядовитый адреналин, неистовая, упрямая жажда жизни сейчас смерзлись, смялись в жесткий комок – съежились в тени, закрывшей небо Эрсбата.
Умом – да и нутром – Массани понимал, что ему попросту нужно чуть больше времени, чем обычно. Всего-то. Не каждый раз доведется столкнуться со смертью в таком виде – даром, что знал, что такое есть Жнецы, что ожидал однажды столкнуться с ними, все равно, не был готов к такому до конца. Да и кто был бы готов? Паршиво оно было, признаваться самому себе в подобном – но в последнее время, спокойное и мирное, просвеченное радостным ожиданием, он даже стал как-то надеяться, что вдруг пронесет. Вдруг то, что видел, в чем убедился так, что зубы звенели от реализма, все-таки обойдет стороной.
Будто Бахак его ничему не научил, ей-богу. Но правда жизни состоит в законе оптики – то, что человеку ближе, он видит наиболее большим и значимым. Внезапно случившаяся семья только и имела значение для Заида Массани. И осознавать то, что сейчас это хрупкое, едва появившееся на свет, незнакомое ему счастье окажется сметено… и что он позволил всему этому случиться, просто нахрен убивало. Убивало не меньше, чем мысль о том, что все это сам мог предотрватить. Прекратить какое-то время назад. И остался бы просто без всего.
Ей-богу, впору становилось и пожалеть, что не сдох до этого все те тысячи раз, когда по всем статьям полагалось. За Омега-4, в Северном море, на той станции в Рахил-Лейе.
К дьяволу, - жизнь, с ее законами оптики и прочей херней, ни на секунду назад не отмотать. Знал, на что идет, знал, через какой порог переступает. Думал, что готов.
Эрсбат же показал, что недостаточно. Но да хрен с ним, с Эрсбатом.
«Живы будем, не помрем. Славно смотримся вдвоем», - фраза промелькнула кривой усмешкой, но отчего-то чуток успокоила.
Консоли вздрогнули тонкой пеленой доступного эфира. Ближайший коммуникационный буй подал сигнал, и омни-тул Заида коротко пиликнул, подтверждая отправку сообщения. Уже давным-давно набранного. Еще на Эрсбате.

Джейд выжимал из «Уравнителя» все, на что тот был способен. Менялись показатели датчиков, текла пунктирная черта курса по голо-картам, мерно рапортовал ВИ, а Массани все казалось, что они застыли в дурной бесконечности, или мутном сне. Корвет затопило вязким неподвижным временем, с привкусом стерильного, сотню раз обеззараженного воздуха. Сигареты подошли к концу – а за стеком иллюминатора все так же мерно текла искрещенная рябью звезд космическая чернота.
Дрелл, чертыхаясь, то и дело включал комм, объяснялся с патрулями. Рапортовал даже, в своей обычной манере, черт бы ее побрал – кривляясь, - в какой-то момент Массани глянул на старого кореша почти с ненавистью. Заткнулся б тот, - и снова ушел в свое оцепенение. В инстинктивную неподвижность подраненного зверя, что ищет место потише да поспокойней. Лишь бы рану не растревожить, да дать ей хотя бы чуток затянуться.
Редко вот ему доселе доводилось залечивать именно такое.
Но ничего. Ничего, проклятье, - все, как и думал раньше. Все срасталось. Все заживало – на живом-то. Оцепенение сменялось спокойствием вставшего у последней черты. Отступать некуда. Значит, все хорошо.
«Все сладится», - он с хрустом потянулся, встряхиваясь. Джейд как раз закончил убеждать очередную шибко бдительную синезадую из зоны патрулей в том, что они здесь по полному праву находятся.
Пиликнуло входящим сообщением. Даже двумя – одновременно проскочили, на омни-тул Заиду, и к зеленому на терминал.
- Тэ’эя пишет, что о твоей благоверной позаботится, - Массани ответил кивком, поднимаясь с ящика, принайтовленного к полу, и шагнув к креслу второго пилота. Пилот-то из него аховый, конечно. Даже не второй, а девятый-десятый, но подсобить зеленому как-нибудь он все-таки сможет. «Уравнитель» будто оказался солидарен – взревел двигателями погромче, и устремился к Невосу, что неярко мерцал своей вечерней стороной.
«Прилечу быстрее, прилечу. Как только – так сразу. А ты смотри дождись».

В порту тот еще рахнёвник творился. Не видал Заид рахни, конечно, не встречался с ними, слава хрен знает какой удаче, но записи прежних дел «Нормандии» видеть ему доводилось. Сравнение выходило удачным – особенно, если учесть, что истерящие азари то и дело начинали швыряться биотикой, словно рахни – своей кислотой. Голо-экраны по стенам во всю транслировали события из Скиллианского Предела, - Заид приостановился на миг у стоянки такси, скрежетнул зубами, понимая, что хладнокровие ему вот-вот изменит, взорвавшись бешенством. На самого себя, в первую очередь, горячо и неудержимо. А лучше бы на тварь, - сморгнул, видя алый вибрирующий луч, рассекающий пустившиеся наутек челноки. И из обломков сыплется что-то, взмахивающее горящими руками, вспыхивая, как метеор.
«Врешь, не возьмешь», - «Уравнитель» оставили на приколе, и несколько синезадых – то ли подружек Тэ’эиных, то ли бывших ее подопечных – еще по бордельному прошлому, стояли на его страже. Столпотворение в доках творилось редкостное. Проблем и с прибывающими, и с отбывающими судами хватало. Паника нарастала неуклонно, пускай и медленно.
Но больше всего было неверия. Растерянных взглядов, возгласов, жестов. Недоверчивых усмешечек – дескать, да что за ерунда, какая-то провокация небось. Дурь, одним словом. Какие-то человеческо-батарианские разборки, не более чем, - лучше б оно и впрямь так было.
Но ведь нет же.
Азари у «Уравнителя» нервничали заметно, но приказа старшей не нарушали. Ждали. Проводили взглядами стартовавший из брюха корвета челнок.
Темно-фиолетовая ночь смыкалась все гуще, заволакивая небо тучами. Ни единой звезды, - Массани поймал себя на мысли, что смотрит на это небо с облегчением. Секундным – да и дьявол с ним. Слава неведомому провидению, что еще хранит эти небеса в покое. Без огненных росчерков, без дымных следов, без алых стрел-лучей, - челнок заложил вираж над глухо рокочущим внизу морем, направляясь к белой полосе набережной.
Одиноко светили фонари. Дома замерли мертвыми тенями, словно затаив дыхание – свет не горел ни в едином окне. Но, будто б отозвавшись на гул подлетающего челнока, в глубине улицы что-то неярко вспыхнуло. Будто надежда.
Пёс, или, как его называла цыпа, лис, встретил их взволнованным поскуливанием и прыжками, по своему обыкновению. Скулеж гулко отдавался в опустевших комнатах, раскатывались под высокими потолками звуки шагов.
Обнялись. И стоило почувствовать тепло рук, взволнованное дыхание на щеке, и запах, устойчивой пряный, как от сердца у Заида чуток отлегло.
Слова, наверное, были нужны. Не о том, что вот мол, началось – она и сама все это знала. Все прекрасно видела. Говорили об этом не раз.
- Как вы там? – кивнул на ее выпирающий живот. Маленькая рука, его прикрывающая, чуть сжалась, по бледному лицу прокатилась тень, как отзвук боли.
- Ехать ей нельзя, - резко прозвучало в полумраке. Массани поднял голову, глядя поверх плеча Моноган – Тэ’эя стояла, облокотившись о дверной проем. Свет из кухни очерчивал ее силуэт, будто вырезанный из темной бумаги.
- Нельзя, - повторила синезадая. Уже чуть мягче – только вот легче от этого не стало. Плечо под ладонью Заида напряглось, Эшли покачнулась. Он инстинктивно поддержал ее за талию. В руку сильно толкнулся долгий импульс – и загудел, замерев.
- Ну, - взгляд уперся в азари, - давай, делай что-нибудь, черт бы тебя побрал. Помоги ей!
«Вторжение пока далеко. Не нагрянут же Жнецы прям вот сейчас», - разум то ли пытался соображать, лихорадочно, то ли сам себя успокаивал. Нет, пожалуй – тени над Эрсбатом отступали прочь, становились прозрачней. У него есть еще время. У них, черт побери, есть ее время. У всех троих.

- Тебя дождешься… - полоснуло хохотом сквозь обрушившуюся темноту. Резко, на одной ноте, завыл пес – но уловил движение в темноте, заткнулся резко, будто застреленный.
… - Родить можно… - в задубевшую, жесткую ладонь впились ногти. До крови. Серые глаза так и надвинулись на него снизу – бешеной паникой, беспомощностью, помноженной на ярость. Черные зрачки пульсировали, то сужаясь, то расширяясь.
«Ну вот и дождался», - просунул руку ей под плечами, укладывая на постель. Накрыл ее плечо свободной ладонью, слегка прижал – мол, успокойся, да так руку лежать и оставил.
- Ну-ка тише, - вполголоса сказал он Моноган. Ощущал себя единственным, кто как присутствие духа сохранил, так и башку на плечах. Синезадая вернулась, уже повозившись со светом, в котором блеснуло что-то тонкое и длинное.
- Ебнулась? – Тэ’эя так и остановилась шагах в пяти, будто на преграду наткнувшись.
- Ты что? Надо спешить. Потомство у вас шустрое, - непонятно было, кого она в виду имеет – конкретно Массани с Моноган, или людей в целом. Заид убрал руку с цыпиного плеча, положил ей на лоб.
- Давай-ка успокойся, - а инструметрон уже синхронизировался с домашним терминалом, который активировал вызов врача. Того самого, с которым Эш договаривалась, о котором рассказывала Заиду по видеосвязи, порой смущенно опуская глаза. Он тогда и сам чуток неловко себя чувствовал – ну, накатывало порой. Эдакое ощущение нереальности происходящего. И опасение поверить в грядущее.
Пиликнуло подтверждением принятого вызова, но вряд ли это кто-то услышал – Моноган скрутило очередным спазмом, и крик опять задребезжал, отдаваясь от потолка.
- Сейчас врач будет, - азари возмущенно двинулась со своей спицей, но взгляд Заида ее остановил.
- Весь Невос эвакуируется, какие врачи? О чем ты?
- Такие, - видения Эрсбата колыхнулись в памяти, и сгинули, скомканные. Не хватало еще, чтобы цыпа почувствовала, что с ним самим что-то неладно. – Сейчас все будет нормально, - это уже не синезадой. Ее будто отгородило от них охренительно толстым темным стеклом.
- Ну, детка, давай. Не паникуй, - ладонь стерла испарину с бледного лба. Снизу распахнулись два темно-серых, черных от боли озера, в которых на миг высветилось его отражение – каменно спокойного. Невозмутимого.
- Подыши спокойней. Ну, вот так, молодец, - пальцы безотчетно поглаживали ее лоб, скулы, волосы. Громыхнул по полу отстегнутый нагрудник, Заид присел рядом с Моноган, прижал ее спиной к своей груди, обняв за плечи. На него так и пахнуло страхом и болью; лопатки цыпы вздрагивали, вжимаясь в него, раз за разом. Спазм за спазмом – впечатывались, будто раскаленные. 
- Тихо, милая, тихо. О малом подумай, о себе подумай. Не бойся, все хорошо будет, - погасить ее боль, панику в себя забрать. Успокоить. Ее болью полосовало, будто собственной, но Массани и не такое умел терпеть… хотя нет, такое ему точно не испытать. Но он хотя бы рядом может быть. Помочь, оттянуть на себя хотя бы часть этой черной пелены ужаса, которая так и накрыла его цыпу. Его Эшли, - та стискивала руку так, что пальцы хрустели.
- Ничего не случится, - и это была правда. – Никто тебя не убьет, глупая, - усмехнулся, помимо воли. – Они сюда не доберутся. Ты все успеешь, а затем мы будем уже далеко. Мы все будем далеко, - купол живота вздрагивал. – Живые и здоровые. Верь мне, детка, - наверное, синезадая была права, по сути. Надо было бы позволить ей сделать то, что она там хотела – время-то убегает, утекает, вдруг поздно станет? А пошевелиться-то и никак. Выпустить цыпу, оставить один на один с болью и ужасом? Невозможно.
«Где чертов врач, еб его мамашу?!!»
Пронзительно залаял пес, заскреб когтями к входной двери. Тэ’эя, выругавшись по-своему, бегом помчалась за ним. Массани выдохнул с облегчением – расчеты подтвердились. Эхо галактической войны еще не докатилось до сектора азари – все, что он видел в доках, это так, это еще даже не цветочки, а росточки. Если он хоть что-то понимал еще в этой жизни, то азари будут до последнего держаться за привычный уклад. За свой, буквально веками сложившийся порядок. Так что и врачи будут по больницам, и отряды коммандос не разбегутся, оставшись по точками приписки. Это же синезадые, черт побери. Самоуверенные долгоживущие сучки. Опытные, мать их.
Но как он рисковал, дьявол, как же рисковал!
И как рискует до сих пор.
- Выйдите, человек, - первым делом он услышал треск латексных перчаток, а затем уже увидел саму азари – с бледно-голубой кожей, пониже Тэ’эи, деловитую, собранную. За ней плавно катился робот, на ходу выдвигающий какие-то полочки-панельки с приборами и инструментами. Ишь ты, лихо.
- Нет уж, тут побуду, - отозвался Массани, глядя на то, как синезадая акушерка быстро вкалывает стонущей Моноган что-то из маленького шприца. – Что это? – спросил запоздало, когда поршень уже щелкнул.
- Стимулятор мускулатуры и одновременно анестетик, - азари ловко примерилась между расставленных цыпиных ног. Пальцы Заида трещали, - он прижмурился на мгновение, оглушенный чудовищным облегчением. Этим, драть его мать, внезапным спокойствием на краю гибнущего мира, в который вот-вот должен явиться его сын.

На нее налетал шквал за шквалом, но Массани чувствовал, как оно разбивается, будто штормовой прибой о скалу – об него. И хотел этого – пускай разбивается. Пусть цыпа кричит, он не оглохнет небось. Пусть ее скручивает – он рядом. И ее руку, липкую от его крови, не выпустит.
«Не бойся», - хотелось повторять, да только она ведь не услышит. К черту. Она и так все знает, - превратился в стену, скалу, и плевать ему, на что он смотрит. Уйти все равно бы уже не смог, даже если бы хотел. Нет уж, - пальцы трещали, залитые кровью из царапин, но боль в них гасла в тех волнах, что так и шли от цыпы. Сам Массани никогда не отличался такой херней, чтоб чужое чувствовать. Такое вот – боль. Злобу, опаску, настороженность, ненависть – это все мог ощущать будто кожей, всегда, сколько помнил себя. Но такого раньше никогда не испытывал, чужую боль чтобы ощущать. И никогда на такое не смотрел – а смотрел без отрыва. В стеклянные от боли и страха, черные расширившиеся зрачки – это напомнило ему, мимолетно, как иголкой уколов, ту сумасшедшую высадку на «Уравнитель». Ту перестрелку в шлюзе двух кораблей, что соединял их, будто пуповиной. Да уж, чего только в голову не придет, - обоняние забивали запахи, резкие, влажные – кровью пахло, пОтом и чем-то еще. Водами, так? – цыпа даже не представляла себе, насколько Заиду наплевать на то, что он сейчас держит на руках рожающую женщину. Свою женщину – вот что главное. И за жизнь того соплячонка, что так отчаянно рвется из нее наружу, похоже, придется побороться. Ей – а он может только наблюдать, и гасить в себе, будто сцеживать с нее, эту рвущую ее нутро боль. Он всякое видел. Ему не привыкать, - «а к такому привыкнешь разве?»
Пока она кричит и мечется, о другом можно не думать. По меньшей мере.
- Я больше не могу!.. - «можешь, сможешь, черт бы тебя побрал!» - и тут все кончилось. Цыпу свело, будто приподняв над окровавленной, мокрой от пота постелью – и опустило. Отпустило. Ее пальцы бессильно чиркнули по ладони Заида, потянув за собой липкую пленку подсохшей крови, но он этого не заметил. Смотрел, не отрываясь, на что-то розовое, как червяк, и подергивающееся, торчащее из белого свертка полотенца.
«Ну, дела-а», - пацан растянул беззубый рот, зажмурился, и закряхтел недовольно, оказавшись на руках у матери. Заид машинально убрал Моноган за ухо прядь ее волос, мокрых от пота – прядь заслоняла лицо ребенка, и он увидел, что хохолок волос у того на макушке точно такой же, как у нее. У цыпы. Темный, почти черный.
Мальчуган перестал кряхтеть, двинул ручонкой, растопыренной ладошкой, будто поманил – мол, папка, давай сюда. Заида так и двинуло вперед – через цыпино плечо. Ладони легли поверх ее, накрыв полностью. Большого пальца коснулось что-то влажное, мягкое, и отчаянно горячее – Массани медленно перевел взгляд вверх, и так же медленно отодвинул палец от взъерошенного мокрого затылка. Затылочка. Этот соплячонок оказался куда мельче, и куда более хрупким, чем Заид вообще мог себе представить.
Представить?
Его единственный кровный родственник, его сын, жмурился сейчас от непривычного света, хмурился, сопел, и наконец заревел – басовито, низко и недовольно. Внутри у Заида так что-то и дернулось, переворачиваясь – он беззвучно рассмеялся, предплечьем притянув к себе Эшли, ткнувшись лбом в ее взлохмаченные волосы.
Ну, вот и все. Добро пожаловать, парень.
Синезадая врачиха что-то сказала, поднимаясь с колен, но ее слова заглушило ударом грома. Вспышки за окном они не заметили, не до того было – но теперь несколько раз моргнул свет, от тусклого до почти полной темноты. Недовольно вскинулся – слышно было – и зарычал, чуть подвывая, пес. Вдалеке, за обрывом, на котором стоял дом, взревело море, будто бы шторм, бушевавший здесь еще несколько минут назад, взбурлил по всему Невосу. Массани заставил себя выдохнуть, ибо по памяти резко полоснуло последней грозой над Эрсбатом, словно молнией. Той самой грозой, с алыми сполохами, пронзающими небеса, каковых не существует в природе, - снаружи дождь встал черной стеной, просвечиваясь серебряными вспышками. Электричество моргнуло в последний раз и загорелось ровно. Мальчишка ревел, испуганно и недовольно, но помаленьку утихал, и Заид только диву дался, как легко, со знанием дела соплячонка укачивают материнские руки. Будто цыпа всю жизнь только и делала, что детей качала.
Его цыпа. Его детей. Да, черт побери, его детей, - слуха касалось ее частое, усталое дыхание, сквозь затихающий рев соплячонка.
- Спасибо, - горло закаменело, и непохоже, что от долгого молчания. Нет, ему такое не представить. Нахрен никому такое не представить. А она справилась. Его цыпа.
Его Эшли.

Творилось что-то из ряда вон. И вместе с тем естественное настолько, что слов не было. Цыпа сияла глазами, уставшая, взмыленная, и Массани ощутил, до самого нутра, как то, что между ними было раньше, прорастает еще глубже. Прочнее. Все вот поэтому, - а соплячонок знай себе кряхтел, жмурясь от слишком яркого после материнской утробы света.
Невос снова сотрясло ударом грома. Под утесом, на котором стоял дом, взревел огретый хлыстом молнии, взбесившийся океан. Грозе-то плевать, а вот мелкий от громких звуков скуксился, снова заревел. Массани невольно поморщился – голосовые связки у сынка оказались будь здоров.
Он разжал руку, придерживающую Моноган за плечо, поднялся. Тело закостенело за часы сидения, в голове гудело, пропотевшая футболка стояла колом. Шоком, дьявол его побери, стало не увиденное, а прочувствованное. Дьявол. Хотелось…
- Дай, - перехватил пробегавшую мимо азари, выхватил из синих рук бутылку с водой, и осушил почти залпом.
Опять громыхнуло. Рука, которой Массани оперся о стену, автоматически нащупала какой-то выключатель – автоматическая звукоизоляция, вроде как. Не глядя, повел омни-тулом – рокот снаружи утих, зато звуки уже внутри дома не смолкали. В виске снова зазвенело – он смотрел на орущего младенца, которого наперебой укачивали то мать, то синезадая, и недавнее воодушевление сменялось отупелой оторопью. Что ему с этим делать, а? – так и вывернулся хриплый смешок.
Ничего. Не боги горшки обжигают, - он встретился глазами с Моноган, во взгляде которой тревога так и вспыхнула, двумя огоньками.
«Тоже, похоже», - только вот слишком огромное это счастье, враз не осознаешь. Не прочухаешь. Куда ближе и понятней то не менее огромное, что над этим счастьем нависло.
- Время пока есть, - самому не верилось, что говорит такое. Тэ’эя, присевшая рядом с цыпой, и с чем-то там возившаяся, вскинула голову.
- Точно?
- Знаю, о чем говорю. Пока есть время, - повторил Заид, понимая, что про себя уже отсчитывает это время. Оставшееся. Иссякающее неумолимо, - взгляд машинально скакнул за махнувшей из белого свертка полотенца ладошкой. Дескать, батя, ты чего нос повесил? У тебя сейчас заботы поважнее Жнецов!
Массани хрипло рассмеялся, возвращаясь к ним. К своей женщине и сыну. Азари порскнула в сторону, ее товарка-врач сноровисто собирала свои прибамбасы. Заид мрачно покосился на нее, с трудом признавая, что ее присутствие здесь еще может понадобиться. Дьявол бы их всех побрал, синезадых сучек.
- Отдыхайте пока, - сутки, максимум – двое. Затем паника, охватившая планету, станет невыносимой. Для нее, - ладонь провела по все еще влажным от пота темным волосам. А значит, и для него, - из свертка торчал черный хохолок.
- Ты имя-то ему придумала?

Невос погрузился во тьму, черно-лиловую, как грозовые тучи. Они иссякли уже – тучи, выжали весь свой дождь, погромыхали молниями, но остались. Накрыли планету плотным слоем облаков. Будто стараясь не допустить того, что скоро, дьявольски скоро обрушится на Невос. С неба.
Под ладонь ткнулось шершавое и мокрое – пес. Массани курил, стоя у выхода на лоджию – длинный узкий балкон над пропастью, за которой бушевало море. Тоже приутихнувшее, но во всю тянувшее солью, йодом и водорослями. Здоровый запах, безо всякой дряни. Не то, что бывало в его детстве, - серая коробка лагерей посреди моря промелькнула и исчезла, будто размокший в воде старинный спичечный коробок.
- Чего? – два глаза, в темноте чуть светящиеся янтарным, глянули на него снизу. Пес наклонил косматую голову, и чуть вопросительно проскулил, мол, это ты чего? Что делать будем? – шевельнул носом, сморщил морду – ишь ты, дым табачный ему не по нраву.
- Цыц, - шепотом сказал ему Массани, и псинский понял – бухнулся на пол, накрыл морду лапами, и чихнул уже в них. Раздавив окурок в пепельнице, Заид поманил пса. Тот вскочил с готовностью и шумом.
- Сказал – цыц, - пес согласно вывалил красный язык, мол, да, понял, понял. Пушистый хвост поднимал ветер, острые уши, обычно стоящие торчком, растопырились в стороны  лопастями. Здоровенный, конь. Размером с лошадь небольшую, именно. Перекусит надвое и не заметит – а вот поди ж ты, преданно к ног улегся, кайфует.
- Что собирались, то и сделаем, - докатился. С псом разговаривает. Хотя чего уж там, пес посметливей иных говорящих был, этого у него не отнять. Будто слыша мысли, пес протяжно, долго вздохнул, и снова глянул исподлобья, толкнув руку Заида огромной лобастой головой. А затем навострил опустившиеся было уши, негромко стукнул хвостом по полу, и негромко – не громче, чем термозаряд, меняясь, щелкает, гавкнул, глядя на Массани. Секундой позднее из глубины дома донеся странный скрипящий звук, в котором Заид далеко не сразу признал плач. Детский плач.

… - Ну, тихо, тихо, червячок, - малой возмущенно басил, отмахиваясь от вертящих его синих рук. Тэ’эя ворковала над безымянным пока что соплячонком, будто над собственным, и Заида слегка укололо. Ревностью – не твое, и не трогай, пока руки целы, и немного досадой – малой тут надрывается, а мать его, поди ж ты, спит. Хотя ее тоже можно понять, но проснуться-то в любом случае придется, если парень не угомонится.
- Тихо-тихо-тихо, - а к тому, что не угомонится, дело шло. Детский плач звенел уже угрожающе, нарастая, как свист светошумовой гранаты. Толкнув Массани в плечо, в комнату прокрался, цокая когтями, пес – азари обернулась на звук.
- Убери его отсюда! – шикнула шепотом. Пес же, обиженно прижав уши, улегся у дверей, всем своим видом показывая, дескать, хоть как меня тягайте, а с места не сойду. Упрямо наклонил башку, не сводя блестящих рыжих глаз с орущего младенца.
- Их всегда так трясут? – поинтересовался Массани. Синезадая укачивала хнычущего соплячонка, тетешкала, но тому оно явно не нравилось – не смолкал. Азари бросила на Заида гневный взгляд через плечо:
- Умеешь сам? Помогай! – рассудив про себя, что хуже уже точно не будет, ибо соплячонок орал, как маячная сирена, Заид принял его на руки – маленького, горячего, и чертовски оручего. И захлопнувшего беззубый рот, стоило только оказался на руках у отца.
- Чудно, - процедила синезадая сквозь зубы. – Руку вот так держи. Вот, теперь все проще. Сам будешь своего отпрыска укачивать, - возмущенная – чуть только щупальца дыбом не встали, ишь ты. Соплячонок немного повозился, тараща темные, ничего не выражающие глазенки, и закрыл их. – О, засыпает. Не спеши, - упредила она движение. – Спустишь с рук – заорет по-новой, уверена.
– Опыт большой, что ли? – стараясь не дышать в сторону сына табачищем, поинтересовался Заид. Синезадая налила себе воды из кулера, и хмуро зыркнула на него поверх стакана:
- У меня три дочери, чтобы ты знал.
Заид не знал, сочувственно покачал головой. Пока еще безымянный сын пискнул во сне, накрывшем его крохотное, несколько часов назад появившееся на свет существо мгновенно и плотно. Дышал часто и неглубоко. Учился.
Осознание – штука загадочное. Вползало, похоже, незаметно так, а сейчас и приложило по затылку. Вот не было этой жизни – а теперь есть. И это, пожалуй, сильнее всей крови, что на руках его отца. На руках, которыми он эту жизнь держит.
Сколько жизней отнял, Массани не задумывался. Естественный ритм его существования – чужая смерть. Все было легко и правильно, и в сущности, не усложнилось и сейчас. Теперь, на пятом десятке лет, к нему попросту пришло новое понимание. Новое осознание – что бывает и так. Картина мира изменилась – почти незаметно, но значительно.
- Держи-держи, - Тэ’эя, скрестив руки на груди, наблюдала за ним. Слышно было, как задумчиво хрустит в синих пальцах пластиковый стаканчик. – Вот бы тебя другие видели, - и растянула губы в усмешке, на заидову ухмылку. – Кому ни расскажи – не поверят.
- Только трёкни кому, - не убирал усмешки, предупредил Заид. Синезадая смяла стаканчик в лепешку.
- Ты меня за кого держишь? – возмущенно, но вполголоса. Правильно – маячная сирена проснется, всем будет несдобровать. – Может, на тебя, мудака, мне и наплевать, но на твою дуру, представь себе, нет. Она ж пропадет с тобой. И без тебя пропадает. Надо, чтобы за ней кто-нибудь присмотрел. Разумный и опытный, - говоря так, синезадая прошустрила из комнаты, где цыпа пыталась сделать детскую, в соседнюю дверь, откуда вскоре послышался характерный звон. – Надо бы немножко сбрызнуть это дело, тебе не кажется? – Массани кивнул, кладя сына в кроватку бережно, будто обезвреживая взрыватель. «Сбрызнуть» - это дело хорошее. Это точно не помешает.
Пока еще безымянный сын не шелохнулся, только засопел чуть чаще. Не проснулся. Спала и его мать.

В башке мерно постукивал молоточек, аккурат под пластиной. Массани убрал руку из-под щеки, скребнув большим пальцем по шраму, и качнулся, хватаясь за стол, едва не сверзившись лицом вперед. Уснул сидя, рядом с опустевшей бутылкой. Проморгался – брезжил рассвет. Синезадой не было видно, и в доме царила тишина. Охренеть, - встряхнув башкой, и чувствуя во рту ворочий сортир, Массани поднялся с кресла, в котором прочел ночь. Проклятье. Что вчера было? Точно, сын же родился. Помалкивает, - мигом насторожился, как пес. Которого, кстати, видно не было.
Ни синезадой, ни пса. Где все? – вскинулся на попискивание. Черт бы все на свете побрал. Уснуть перед концом света, так это называется, - рука потянулась к кулеру, набрать воды, и вздрогнула, когда по пустым комнатам прокатился голос. Отвечая за него, плачем зашелся малой.
- Орать-то зачем? – как накануне – табачищем, теперь стараясь не дышать на сына перегаром, Массани сунул его, ревущего, матери. – Он ж спал, - ну, может, и не спал, на самом-то деле, но орать действительно было незачем. – Держи, - передал бережно, насколько смог. «Взрыватель мелкий», - безотчетно подумалось, задеревеневший подбородок безотчетно же шевельнулся, впуская на лицо улыбку.
«Голодный и жадный мелкий взрыватель», - подумалось с незнакомым удовольствием. Чуть ли не с гордостью, вот оно как.
- Сама хочешь чего-нибудь? Пить там, есть? Сине… Тэ’эю позову сейчас, ага, - «а неплохо было бы узнать, куда ж она свалила». Заид присел на край кровати, немного сожалея об одиноком кулере с водой. Очень уж пить хотелось.
Надо глянуть новости. Надо разобраться, что где и как, каково положение Невоса, пробить старый контакты на Цитадели, раз уж двигать собрались туда. И пожрать тоже было бы неплохо. И… да только все что-то не шло, ничего не делалось, Массани ухмылялся, глядя на сына, и цыпу, что его кормила.