Пишет
Anders Dango
в "Людоеды, червяк и гонки по вертикали"

Падальщики шастали возле двери: проскальзывали мимо едва уловимыми тенями, то прятались, то выглядывали из-за углов. Как только осмелели и решились, подошли ближе. Один состроил Андерсу рожу и улыбнулся — между зубами виднелись ошмётки мяса, на подбородке — коричневая, в полумраке пещер почти чёрная... читать дальше >>
Должники
ДОЛЖНИКИ ПО ПОСТАМ
Список тех, кто должен пост в сюжетный квест больше четырех дней. Осада - Джаннис Моро
Ростки ненависти - ГМ
Этот мир - наш Ад - Рита Ро
Впусти меня - Майя Джонс
Предел для бессмертных - Рита

MASS EFFECT FROM ASHES

Объявление


Что мертво умереть не может (с)

Тип нашей игры - эпизоды, рейтинг NC-21. 2187 год. Жнецы атакуют. Теория Карпишина
2819 год. Прибытие в галактику Андромеда.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » MASS EFFECT FROM ASHES » Архив альтернативных квестов » Ад опустел, все демоны здесь.


Ад опустел, все демоны здесь.

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

1. Время:
2185 год.
2. Место действия:
Омега, "Загробная жизнь. Нижние уровни".
3. Сюжет:
Кварианцы и геты никогда не воевали. Из-за создания столь совершенного искусственного интеллекта, раса кварианцев заняла лидирующее место среди развитых жителей Галактики, это наложило свой особый отпечаток на следующие поколения. Кварианцы испортились, многие из них погрязли в грязи, разврате и прочих утехах, совершенно не заботясь о других. Прима нар Раннох обитает на Омеге вот уже десять лет, ведет разгульный и омерзительный образ жизни. Впрочем, в этой реальности подобное никого не удивляет...
4. Участники:
Jonas Corbin, Prima.
5. Дополнительно:
Тол - Утопия.

http://storage7.static.itmages.ru/i/14/0222/h_1393059611_7612466_2f0c43c0a0.png

Отредактировано Prima vas Tesleya (28 мая, 2014г. 20:33)

+1

2

[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/14/0315/h_1394871396_1296706_dd584b3d5b.png[/AVA]

There's something about this psycho trip.
Это я ввела в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших мод. Я бес сладострастия, или, выражаясь более почтительно, я богиня Афродита. Это нежное имя мне дали господа поэты: они рисуют меня в очень привлекательном виде. Они утверждают, что у меня золотые крылышки, повязка на глазах, в руках лук, за плечами колчан со стрелами и что при этом я восхитительно хороша собой. Вы сейчас увидите, сколько тут правды, если выпустите меня на свободу...

Ей бы больше подошло человеческое имя "Лилит" - имя, олицетворяющее грехопадение и разврат. Ей следовало изучать демонологию, поклоняться Сатане и читать псалмы с конца предложения. Ее следовало назвать женой Самаэля - княгиней злых духов, продолжением Дьявола. Искусительница Лилит, сластолюбивый демон, погрязшая в ревности и похоти. Вот что стоило писать о ней на каждом шагу - выводить ровные слова на стенах извилистых обрывистых улицах Омеги, да еще на разных языках, в переводе на турианский, на саларианский, следовало сделать маленькую приписку и для ворчи: пусть и те будут предупреждены. Она дает знания тем, кто обратился, она, опутывая в пелену сладострастия, покажет просящему все грани мыслимого и немыслимого. В ее руках своя особая власть. Она обладает удивительным даром, симбиозом наследия и природной удачи, этот подарок судьбы она бережно взращивала в себе, чтобы теперь расточать на Омеге. Чтобы дарить избранным.
Ей бы заиметь свое собственное царство, тут, на отшибе галактического мира, в дыре вселенной, объединить толпы ксеносов и сотворить свое княжество, а потому величать себя падшим ангелом. Довольно вульгарно, вычурно, но зато как символично!
Когда-то в ее жизни все было так гладко и обыденно, чисто и безгрешно, что хоть на стену лезь от скуки. Все переменилось в тот день, когда она решила покинуть Раннох, свой дом, который она люто ненавидела. Отправившись в путешествия по космическим пространствам, она впитывала в себе все больше и больше мрака...
Так вот, у такой разгульной пустой жизни есть свой особый вкус. Ей он нравился. Горький, но вместе с тем, что-то промелькало сладкое, почти что приторно-сахарное, когда ты все дальше грязнешь в разврате и в личном своем аде. Все так смешивается в голове, теряется грань между реальностью и собственными фантазиями: ей хочется власти, ей хочется крови, ей хочется спокойной жизни... Десять лет, что она провела на Омеге пролетели как один миг. Она так и не построила своего царства, но ее слава летит впереди нее: все знаю Приму. О ней разве что не слагают легенды, правда, главное, что о ней говорят. Говорят как о распутнице, бесовской дочери, конченной личности. Ей плевать. Сколько бы не дали ей имен, все они словно музыка для ушей, потому что самое важное, что тебя помнят, о тебе судачат, ты имеешь вес, свою непобедимую важность, которая особенно ценна среди отбросов общества. Здесь своя треклятая атмосфера, здесь огонь да сера, здесь, на Омеге, течет настоящая жизнь...
В этом мире, расположенном словно отдельно от остального на станции-астероиде, существовали только две вещи: боль и смерть. Они были тут тесно взаимосвязаны и даже считались близкими родственницами, вероятно, сестрами. Одна без другой не существовала, и если одни ксеносы боятся боли настолько, что готовы были принять смерть, существовали в этом адском котле и те, кто готов унижаться и вымаливать эту боль, играть с ней, прямо на глаза Смерти, смеяться ей в лицо и наслаждаться ее сестрою. Ведь боль, по сути, прекрасна. С этой красно-мутной кровью, с синевой на бледной коже со сломанными в противоположную сторону пальцами. Боль есть острое ощущение жизни, граничащее с муками, а как известно, страдания приближали праведных человечишек к их Богу, так стоит ли так опасаться боли? Стоит ли огибать "болевые точки" и всю жизнь не ощутить ничего отрицательного? Все так боятся боли, осуждая тех, кто ее ищет и успешно находит... Прима не страшилась смерти, но она умела наслаждаться болью. Без этих двух составляющих на Омеге прожить было нельзя. Она была еще жива, она пока еще дышала, ходила по мерзким улочкам и дышала этим смрадным запахом, в котором были перемешены пот, медь и пыль. Здесь нельзя было просуществовать без боли и победы над Смертью. Каждый день необходимо было играть с ней в покер и надеяться, что твой фулл-хауз не перебьется собранным ею каре.
На Омеге свой контингент, свои правила и свои цены за оплошности. Вот что важно помнить, когда вступаешь в эти владения. Она плавно двигается по направлению к бару, ей приятнее находится на нижних уровнях - здесь больше моральных уродов, хотя ее без вопросов пропустили бы в вип-зону. Прима заказывает себе кварианской выпивки и искоса смотрит на незнакомое лицо. Мужчина средних (для человека) лет стоял неподалеку, любопытство и страсть ко всему неизведанному подтолкнули кварианку повернутся к нему и заговорить:
- Я раньше тебя здесь не видела. Что ты делаешь на Омеге? - приблизившись ближе, интересуется томным голосом Прима. - Неужели не знаешь об ужасах, которые здесь случаются с несчастными землянами? - задав этот вопрос, кварианка провела ладонью по груди мужчины с усмешкой на его одежду, ворот - но не в лицо.

+1

3

Ярость пульсировала раскаленным до красна железом в груди, заставляя сердце усиленно биться и мысли путаться. Давно уже Джонас не был до такой степени зол. И ведь никакого объективного повода для бушевавшей в нем ярости не было. Никто ему и слова не сказал, никто не задал ни единого вопроса, когда он сорвался с места и прибил того гребаного батарианца. Коллеги из "Затмения" уже привыкли к эксцентричным выходкам нового рекрута. А вот батарианцы еще нет. Они еще не сообразили, что лучше поворачивать в обратную сторону, когда тебе навстречу идет этот сумасшедший человек. Ведь никто не мог сказать, в каком именно настроении он окажется как раз сейчас. Сегодня тому четырехглазому не повезло.

- Корбин не в духе, - хмыкнул Тернер. И Джонас чуть не отшвырнул его биотическим броском. Слепая и немотивированная ярость переливалась внутри, как жидкий огонь, готовая вспыхнуть от малейшей искры и спалить всё вокруг. И Джонаса в первую очередь. Он чувствовал себя гребаным Человеком-Факелом из старинных ретро-комиксов с Земли. Под кожей будто бы горело пламя, ослепляющей злобой пожиравшее его изнутри и готовое в любой момент вырваться наружу.

Просто это был неудачный день и ему не стоило вообще выходить из дома. Однако выбора у него не было, да и задание он выполнил, хоть и с куда большей жестокостью, чем того требовалось. А вот тот батарианец вообще просто мимо проходил. Ну и нечего ему было там шляться! Сидел бы в своей вонючей дыре, из которой вылез. А так пошел он...

До колик в желудке хотелось двух вещей - избить кого-нибудь до полусмерти и напиться до полусмерти самому.

- Чувак, иди домой, - посоветовал Тернер. Корбин одарил его презрительным взглядом, почувствовав, как синее свечение биотики вновь обволакивает его тело вместе с красной пеленой ярости, застилавшей взор.

- Иди к черту, - процедил он, волком глядя на товарища и едко добавил, лишая это слово всякой доброжелательности, которую вкладывал в него собеседник: - Чувак.

Тернер благополучно промолчал и смылся. А Джонас ощутимо впадал в неадекват, но домой он отправился, не для того, чтобы там и остаться, естественно, а лишь переодевшись из служебной экипировки в цивильную одежду.

На его новенькой желто-черной броне "Затмения" уже виднелись несколько царапин и кое-где содранная краска. Корбин никогда не отличался особой аккуратностью и не сильно берег свою экипировку. В Альянсе ему за это не раз делали выговоры. Но ему было плевать. Он держал оружие в порядке и чистоте, да и броню тоже без пробоин, только не заботился о ее внешнем виде. Не на парад же он собрался, а на вполне вероятную смерть. Кому какое дело, предстанет ли он перед богом в грязных ботинках или начищенных до блеска?

Мысли о боге тут же породили мысли о матери, что вызвало новую, еще более сильную вспышку ненависти. До чего же он ненавидел эту сучку. Помешанная на своих бреднях сектантка, которая собственного сына ни во что не ставила и считала чуть ли не исчадием ада. Тварь поганая. Корбин, мягко говоря, не любил вспоминать о своей матери.

Кинув броню на кровать и переодевшись в джинсы, черную футболку и куртку, он захлопнул за собой дверь своей квартиры и пошел куда глаза глядели. Сидеть в четырех стенах сейчас было совершенно немыслимо. Хотя, наверное, правильнее всего.

Серые глаза Джонаса глядели вперед и видели вывеску "Загробной жизни", весело мигавшую неоновыми разноцветными огнями. Ее вид вновь разозлил Корбина. Потому что. Твою ж мать. Он ненавидел собственные слабости. Он ненавидел собственные зависимости. Он ненавидел себя, поддававшимся какому-либо пороку. Он ненавидел алкоголь, так как чертовски хотел напиться. Он помнил вкус любого, даже самого задрипанного алкогольного напитка, который подавали в "Загробной жизни". И от одной мысли, от одного воспоминания о нем, у него слюнки текли. И ярость на себя, на "Загробную жизнь", на жизнь вообще бушевала с удвоенной силой.

Но день был паршивым. И тот убитый им батарианец не смог поднять Джонасу настроение. Так что... Да пошло оно всё.

Оттолкнув с дороги бугая-вышибалу, Корбин прошел в клуб. Вышибала что-то проворчал ему вслед. Джонас резко остановился и обернулся, чувствуя, как правую, сжатую в кулак, руку приятно окружает биотическое свечение. Он недобро усмехнулся. Возвращаемся к желанию номер раз.

Вышибала сглотнул, ясно прочитав на лице наемника свое ближайшее и недолгое будущее, и пробормотал:

- Проходите, проходите, мистер.

Ненависть, буквально струившаяся по жилам Джонаса, требовала крови. Разбить этому тупому мудаку лицо, и бить его башкой о ступеньки, пока его рожа не превратится в кровавое месиво и он не подавится собственными зубами. Это было так заманчиво, что Корбин уже сделал шаг вперед. Глаза вышибалы широко распахнулись и он отступил на шаг. Одному черту известно, что именно в этот момент отражалось на лице Джонаса. Но безумная ухмылка не сходила с его губ.

- Проходите, - повторил вышибала и тут же заверещал, судорожно застучав по своему инструментрону, то и дело попадая мимо клавиш. - Выпивка за счет заведения. - Он настороженно уставился на Корбина; так смотрят на диких животных, которые могут вцепиться тебе в глотку в любую секунду, и ты понятия не имеешь, что творится в неразумной башке этой зверюги. Да и мыслит ли она вообще. Или действует по сиюминутному велению каких-то собственных инстинктов и побуждений. Возьмет ли тварь предложенный ей кусок мяса или всё-таки предпочтет разорвать горло тебе?

Из распахнувшихся дверей клуба доносилась долбящая по мозгам музыка. Джонас облизнул губы и хмыкнул. Халявная выпивка - это всё-таки халявная выпивка. Синее свечение вокруг правого кулака сошло на нет, растаяло, будто бы его никогда и не было. Ненависть никуда не делась, лишь утихла на время, вытесненная перспективой надраться в хлам. Возвращаемся к желанию номер два. Корбин отвернулся от вышибалы и шагнул в полумрак клуба. За его спиной шумно выдохнули.

Танцующая толпа, двигавшиеся в колотом ритме тела, Джонаса не интересовали. В полумраке и эпилептическом, скачущем освещении все они казались уродами из какого-нибудь фильма ужасов - раскрытые пасти-рты, блестящие недобрые глаза, вскинутые руки с искривленными пальцами, отростки на головах и иных частях тел. Фантасмагория, да и только.

Космические станции наподобие Омеги, где встречались все возможные инопланетные расы, временами казались Корбину декорациями к его кошмарным снам. Особенно, когда на него накатывал депрессивный период, с его паранойей. Но до приступов паники дело еще не дошло. Пока что лишь ярость и ненависть к себе и миру. Музыка долбила по ушам и отдавалась пульсацией во всем теле. Даже сердце будто бы тревожно билось в такт. И Корбину это не нравилось. Он итак был на грани, ему не нужна была еще и эта чертова электронная музыка, чей ритм пробирался под кожу и будто бы выворачивал тебе наизнанку. Джонас и без того был вывернут.

Танцовщицы азари и бледные кварианки изгибались вокруг своих шестов под неясным светом клуба. Одни оставались на своих местах, на возвышении, другие шлюхи курсировали по залу, то и дело прилипая к кому-нибудь из посетителей. Одинокому мужчине здесь вообще нельзя было спокойно присесть на диван за столик, чтобы какая-нибудь шалава не пытался залезть к тебе в штаны и кошелек. Так что Джонас, желавший держаться от всей этой праздничной и тошнотворной суеты как можно дальше и просто спокойной напиться, источая вселенскую ненависть, пока не наступило время паранойи, спустился на нижний уровень. Здесь никто не танцевал. Инопланетные шлюхи, конечно, никуда не делись, но зато музыка звучала приглушенней.

Остановившись у стойки бара, Корбин потребовал свою халявную выпивку. Вышибала дорожил своей жизнью и не обманул, бармен уже получил соответствующие инструкции.

- Оставь всю бутылку, - кивнул Джонас и придвинул к себе виски. Он сделал первый глоток. С горькой усмешкой подумав о том, что не брал в рот спиртное уже почти два месяца. Но ничто не вечно под луной. Или над луной. Или в миллионах световых лет от этой гребаной луны. Янтарная жидкость приятно обожгла небо и разлилась умиротворяющим теплом по венам. Ярость спала. Она урчала как гигантская довольная кошка где-то глубоко внутри, свернувшаяся в клубок, но готовая в любой момент выпустить когти.

Хороший шотландский виски. Хотя, скорее всего, какая-нибудь дешевая подделка, которую делают где-нибудь на нижних уровнях Омеги, ближе к самым низам и отбросам. Но Корбину было насрать. На вкус виски был фактически как настоящий. И больше ему ничего и не нужно было. Только темнота и выпивка.

Однако его потревожили, когда он опустошал свой третий стакан, все так же облокотившись о стойку. Томный женский голос, который он сначала принял за человеческий, произнес:

- Я раньше тебя здесь не видела. Что ты делаешь на Омеге? Неужели не знаешь об ужасах, которые здесь случаются с несчастными землянами?

Джонас чуть повернул голову, встретившись взглядом с кварианкой. Эта раса, погрязшая в разврате ничуть не меньше азари, вечно трясущих своими синими задницами в стрип-барах, была хотя бы похожа на людей. Волосы, черты лица, никаких стремных отростков и недостающих пальцев. Остановившаяся вплотную к нему девушка была светловолосой, ее кожа имела куда более светлый, чем у азари оттенок, сиреневый то ли от природы, то ли от освещения. Но больше всего, конечно, выделялись светящиеся глаза. Это было самым странным во внешности кварианцев. Корбин опустил взгляд с ярких глаз на изгиб губ, растянутых в усмешке. - Шлюха, - равнодушно подумал Джонас. Таких здесь было полно.

- А что, ты знаешь всех на Омеге? - отозвался он, наблюдая за тем, как ее ладонь прошлась по его груди. Даже сквозь ткань футболки он чувствовал ее жар и прикосновение всех трех пальцев. Небось, ее перетрахала уже вся станция. Но виски в крови и вся эта атмосфера настраивали на определенный лад. Да и горячая женская ладонь дразнила, манила и сулила. Пусть она даже кварианка и шлюха, но, черт, она же... Корбин опустил взгляд на ее сиреневую грудь. Красивые, идеальные полушария, выгодно приподнятые в вырезе платья, они завораживающе приподнимались и опускались в такт ее дыханию. А к черту. Я сэкономил на выпивке, вполне могу снять себе шлюшку. Почему бы и нет?

- Сколько? - спросил он, оторвавшись от столь занятного зрелища и пытаясь встретиться с ней взглядом. Но кварианка не сводила глаз с его футболки, и он видел лишь ее светлую макушку, слегка розоватые в мерцающем свете волосы.
[AVA]http://sg.uploads.ru/MaLZf.jpg[/AVA]

Отредактировано Jonas Corbin (24 марта, 2014г. 19:19)

+1

4

[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/14/0315/h_1394871396_1296706_dd584b3d5b.png[/AVA]
Она любила подолгу разглядывать своих собеседников. Или просто ксеносов. Просто любила смотреть, выискивать любой недостаток, любую щель, цепляться за нее, ворошить, углядывать достоинства или минусы, упиваться чужой красотой или поражаться чужим уродством. Любила. Обожала. Правда, отдашь ей должное: и в самом пропащем она способна была увидеть что-то необычайно красивое, что-то по-настоящему прекрасное, что-то, чего в других нет. Для нее не существовало лиц некрасивых, только лица слишком усталые или злые. У ее нового, без пяти минут, знакомого было разочарованное, раздраженное лицо. Маска.
Стоял стойкий аромат выпивки, едкой и вязкой, в нем промелькал запах пота и слюны. Почти что разврата. От этого запаха хотелось чихать, чесать нос, отворачиваться и искать каких-либо потоков свежего воздуха. Но здесь их невозможно было найти, а потому мозг наотрез отказывался следовать мимолетным рвениям. К тому же маска перед лицом Примы слишком привлекала ее внимание, чтобы расточать его на что-то еще.
У этого мужчины низкий прокуренный грудной голос. Приятный, если вам нравится жёсткость. В его глотку словно насыпали битое стекло и под угрозой смерти заставляли говорить, и от этой ассоциации у кварианки мурашки побежали по коже - так сильно ей захотелось поцеловать человека и проверить, а нет ли у него во рту металлического привкуса крови?
У этого мужчины пустые глаза и безумный взгляд, в этих бездушных глазах вроде бы даже читаются мысли. На секунду Приме представляется, как он смыкает свои пальцы на ее шее и, вдавливая в горло подушки больших пальцев, смотрит глаза-в-глаза, ожидая, когда она иссохнется и издаст последний вздох. Ей бы понравилось видеть такую почти что идеальную маску, натянутую на белые кости черепа хопосапиенса, перед собственной смертью. Разве не достойна ли будет ее кончина этого проклЯтого места? Глупая бессмысленная смерть. Под стать ей и данному кругу ада, по которому все они крутятся здесь уже не первый год...
Омега была небезопасным местом. Те, кто этого не признавал, погибал за считанные минуты. Те же, кто принимал и осознавал всю силу кипящей здесь жизни, мог задержаться на станции подольше и протянуть куда больше времени с не вспоротым животом. Прима знала правила. Кила, да она же чуть ли не участвовала в их создании! А вот знал ли негласный кодекс человек - это уже другой вопрос.
Она внимательно изучает темноволосого, берет на себя смелость и проводит рукою по его телу, чтобы, наверное, проверить есть ли у него сердце - бьется ли оно в груди или Маска забрала у него всё. Она тут же теряет интерес к лицу и теперь словно нарочно игнорирует его губы, острый нос и эти пустые сияющие глаза, от которых в мозгу всплывают непростительные представления. Тут мужчина нарушает тишину и спрашивает, сколько? Кварианка тут же запрокидывает голову назад и, не стесняясь, заливается звонким смехом.
Сколько, Прима? Сколь много сокрыто в одном-простом вопросе. Сколько ты здесь? Скольких узнала? Скольким испортила жизнь? Сколько тебя любило? Сколько любила ты? Сколько тебе лет? Сколько лет ты здесь? Сколько тебе осталось? Сколько бы ты хотела? Сколько тебе жить? Сколько раз умирать? Сколько ты хочешь, чтобы оставить его в покое? Вариантов была целая туча, их можно было бы попробовать на вкус, если бы она захотела. Но единственный параллельный вопрос промелькнул в ее сознании и застрял там как заржавевший гвоздь, бороздя внутренние ткани и вызывая своеоборазную острую боль в голове. Вопрос самый жестокий из всех, какие могли бы быть, вопрос самый осмысленный, самый верный... Вопрос:
Сколько стоит твоя любовь?
Прима продолжает смеяться, будто бы не позволяла себе этой простой реакции уже очень и очень давно. Она хохочет, выпуская футболку незнакомца из рук. Хохочет, повторяя про себя: «Сколько стоит твоя любовь? Сколько она стоит, милая?» Она стоит внимания. Она стоит полной отдачи. Она стоит крови, сил и пота. Она стоит жизни. Любвоь твоя, дорогуша, стоит слишком дорого...
- Милый, я тебе не по карману, - ласково пропела Прима, перестав смеяться и опустив голову. Плавным движением она отмахнулась от мужчины, но потом вдруг неожиданно смилостивилась и, приблизившись, прошептала ему на ухо:
- Но если ты будешь паинькой, может быть, я отдамся тебе бесплатно.
Кто-то истекает кровью, кто-то задыхается, кого-то рвет внутренностями, а она отдается бесплатно. Потом, как-нибудь, она заберет свою плату, возможно, даже скорее, чем на то рассчитывал человек. Все они были жертвами. Весь мир являлся игрушечным домиком, а Прима стояла посредине, она была под стать Богу. Она могла сама выбирать, кто достоин жизни, а кто нет. Кто может умереть, а кто нет. Все они были жертвами. В ее воображении... Вот веская причина, почему у Примы сейчас бешено стучало сердце в груди. Здесь все знали, что эта кварианка требует слишком большой платы, но только не он... Глупец. Прима отстраняется от стойки, оборачивается и одним лишь пальцем подзывает мужчину к себе - пусть следует за ней. Через толпу пьяных разгоряченных тел, к нижним уровням, где неподалеку от клуба снимала она комнату.
Он последовал за ней.
Ты волнуешься, милая?
Да, да! Глупец – причина ее волнения. Наверное, так правильнее назвать то, что она испытывает. Так приятнее для слуха. Эту жгучую ненависть, эту обжигающее желание умертвить, разорвать, погибнуть самой, упасть и больше не подняться, перестать дышать или заставить заткнуться другого - всё это лучше обозвать именно “волнением”. Всё это непринятие чужих прав, чужой жизни, всю эту страсть к издевательствам над другими и над самой собой, весь этот параноидальный психоз, всё это предвкушение и борьбу с собой, от которой пальцы не слушаются, дрожат, – да, всё это обычное волнение. Разболевшийся мозг верно подобрал слово, и Прима сконфуженно улыбается, когда краем глаза замечает, что человек плетется вслед за ней.
Прима открывает дверь и в полумраке проскальзывает в небольшое помещение. Кажется, что воздуха в нем еще меньше, чем в людном зале клуба. Дверь за мужчиной закрывается, кварианка замирает спиной к нему. Сейчас? Или повременить? Прима легким движением снимает кофту и остается только в платье. Она поворачивается вновь к мужчине, плечи ее распрямляются, выгибая ровную спину: теперь, когда они одни, она может себе позволить быть самой собой. Кварианка уверенно начинает двигаться в сторону гостя, сверля его взглядом.
- Как твое имя? - спрашивает она, хотя следовало озвучить другой...
«Если ты умрешь, оставишь мне что-нибудь на память, м?»
Какую-нибудь занимательную вещицу, от которой будет пахнуть шотландским виски и табаком. Например, футболку. Да, если выживет она - футболка останется с ней.
- Ты любишь игры? - задается она. Стены сотрясают громкие биты музыки. - Любишь игры, в которых выживает только один? - еще один шаг навстречу мужчине. Пару мгновений ранее кварианка стояла напротив тумбы, где лежал нож для колки льда. Теперь она сжимала деревянную рукоять и шла прямо на чужака.
«Если умру я, ты возьмешь что-то у меня? Ты будешь меня вспоминать?»
Ведь всё, что подпитывало жизнь в Приме, это желание, чтобы о ней знали.

Отредактировано Prima vas Tesleya (28 мая, 2014г. 21:17)

+1

5

предупреждение NC-21

Пост - да и весь отыгрыш - содержит откровенные сцены насилия и сексуального характера. Не читайте это, дети. Ибо написано ужасно)))

Джонас не ожидал ничего из ряда вон выходящего. Залпом допивая виски и размашистым движением отставляя пустой стакан на барную стойку, он не сводил мрачного взгляда с кварианской шлюхи. Ее смех - звонкий, громкий и фальшивый - разбудил дремавшую ярость. Заставил ворочаться внутри, согретую выпитым спиртным, и требовать крови. Кварианка смеялась. Над ним. Насмехалась. Хохотала. Пренебрежительно. Да что она вообще думала о себе? Что она лучше его? Какая-то гребанная шалава в задрипанном клубе на чертовой Омеге? Первым порывом было схватить эту наглую сучку за волосы и заставить заткнуться. Но Джонас сдержался, наблюдая за развитием событий. Так обещала быть куда интересней.

Не по карману. Каждая вторая так говорила, желаю набить себе цену. И в итоге они никогда не оправдывали ожиданий. И не стоили и десятой доли того, что требовали. Но насчет этой кваринаки он не был так уж уверен. По крайней мере, сама она явно верила, что стоит дорого. Самоуверенная сучка. Но это интриговало. Более того, хотелось развеять ее уверенность в себе. Скорее всего не основанную ни на чем. Или всё-таки основанную? Может она на самом деле быть насколько хороша, как считала себя? Джонас был не прочь это проверить. Несмотря на разозлившей его смех. Впрочем, этот смех он собирался ей припомнить.

По спине пробежал приятный холодок, когда ее дыхание коснулось его уха. Шепот обжигал и будоражил. Тело отзывалось вполне понятной истомой, реагируя на близость. Даже сквозь легкую алкогольную дымку разум тут же принялся рисовать различные заманчивые перспективы. Его руки, крепко сжимавшие ее запястья. Сверкающие глаза, прикрытые трепетавшими веками. Ее голое бедро с синяками, оставленными пятью его пальцами... Одна картина притягательнее другой. Без разницы сделает ли она это бесплатно или три шкуры сдерет. Более того, он был бы даже рад, если бы она попыталась его одурачить. Это дало бы ему повод.

Впрочем, кому нужен повод? Джонас всё еще слышал ее звонкий хохот. Острый как бритвенное лезвия, и столь же холодный. Гнев ворочался внутри с медлительностью вырванного из зимней спячки медведя. Недовольного и готового рвать и метать, крушить всё, что попадется ему под руку. Но внешне Корбин оставался спокойным. Лишь глаза недобро сверкнули, когда кваринка поманила его пальчиком. Облизнув губы, он почувствовав легкий привкус виски, оторвался от стойки и последовал за девушкой.

Ее бедра изящно покачивались при ходьбе. Красиво очерченный зад выгодно выделялся в платье. Оторвать взгляд от этого зрелища было решительно невозможно. Да и не хотелось. Хотелось догнать ее, прижать к ближайшей стене, провести руками по изгибам ее тела. Приподнять подол платья, коснуться обнаженной кожи. Но она вела его куда-то и Корбин следовал правилам игры, шел следом, чуть позади нее, чувствуя, как с каждым сделанным шагом опьянение отступало, а возбуждение наоборот нарастало. Сердце билось ускоренно и жадно. Гнев окрашивал бушевавшую в нем похоть в алые цвета. Ярко-красные, как свежепролитая кровь. Кварианка оглянулась, удостоверяясь, что он шел следом. Он шел.

Комнатушка, в которую она его заманила, была крохотной и душной. Корбин не стал оглядывать по сторонам. Ему было все равно. С тем же успехом она могла бы привести его в апартаменты Арии. Он, не сводя взгляда от застывшей спиной к нему девушки, закрыл за собой дверь. Послышался, еле различимый за громкой музыкой за стеной, звук захлопнувшегося замка. Но и это Джонасу было без разницы. Его занимали лишь его собственные желания. И кварианка, неспешно снявшая со своих плеч кофту. Ее силуэт в неясном свете казался еще более соблазнительным. Еще более желанным. Она обернулась. Сверкающие глаза встретились с его собственными, темными и серьезными. Он остался стоять неподвижно, в то время как она сделала несколько плавных шагов к нему. Она умела себя продать, это уж точно.

- Как твое имя? - Ее голос как шелк. Обволакивающий и гладкий. Корбин чуть заметно усмехнулся краем рта. Ему хотелось ответить, что имена не имели значения. И это было правдой. Но от одной мысли о том, как этот ее шелковый голос, срываясь на хрип, будет выкрикивать его имя. Как этот голос, тихий и еле различимый - не голос, а лишь один запыхавшийся вздох - будет с мольбой произносить его имя... От одной этой мысли он почувствовал, как кровь приливает к паху. И ответил:

- Джонас. Корбин.

Надо было добавить: "А твое?" Но Корбин промолчал. На самом деле, ему было без разницы, как ее звали. Он не собирался запоминать ее имя. Оно было ему без надобности. Так же как и интерьер этой комнаты. И громкая музыка из ночного клуба по соседству, от басов которой дрожали стены. Сердце тревожно билось в такт. Выражение лица кварианки с демонически сверкавшими глазами обещало нечто любопытное.

- Ты любишь игры? - спрашивает она. И Джонас чуть наклоняет голову на бок, рассматривая ее. Он не сомневался, что она играла. Вот только во что, так до сих пор и не выяснил. Впрочем, ему и это было всё равно. Пусть устанавливает правила. Пусть верит, что он будет их придерживаться. Быть может, он и будет. Если ему они понравятся.

- Любишь игры, в которых выживает только один? - промурлыкала кварианка и в ее руках сверкнул нож для колки льда. Совершенно вычурное и излишнее орудие. Но острое и металлическое. Корбин усмехнулся. Это обещало быть интересным. И ведь это был явный повод. Он не сдвинулся с места, пока она плавно и грациозно помахивая бедрами, с ножом в руке, приближалась к нему. Остаточное опьянение кричало о том, что надо всадить этой сучке ее ножик промеж ее красивых грудей. Точно по середине. Не в сердце. Но симметрично. Симметрично - это красиво. А она была красивой. В этом облегавшем ее тело платье. С длинными светлыми волосами. Со сверкавшем металлом в руке. Она была ослепительна. И Джонас до дрожи в коленях хотел ее. Ненависть и алкоголь в крови хотели ее. Гнев и ярость хотели ее. Всем своим существом Корбин хотел ее. А потом уже подумаем о ноже и симметрии.

Кончик ножа застыл в нескольких дюймах от его груди, когда Джонас схватил ее за руку. Крепко сжимая пальцы на обнаженном запястье кварианки, он резко завернул ее к себе спиной, прижимая к своему телу. Она не могла не почувствовать его возбуждение, прижатое к ее заднице. Ее светлые волосы слегка растрепались. Прижимая ее руки к ее груди, чувствуя податливые полушария под ними, Корбин улыбнулся. Он поднял руку кварианки с всё еще крепко зажатым в пальцах ножом для колки льда.

- Только если выживаю я, - тихо, доверительно проговорил он на ухо кварианке. Провел губами по ее ушку. Кончик ножа слегка коснулся нежной кожи на подбородке девушки. От нее пахло сладостью и потом. И этот запах сводил Джонаса с ума. Он сильнее сжал ее руку, не обращая внимание на то, что причинял боль и вынул из ее пальцев нож. Вторая рука скользнула по ее груди, сжимая. На ее шее билась жилка, прямо под кожей, в такт ее сердцебиению. Корбин провел кончиком ножа по кварианской ключице и плечу. Подцепил бретельку платья и резким движением срезал ее. Платье соскользнуло с левого плеча. Рука Джонаса тут же нашла обнаженную левую грудь. Кожа обжигала ладонь и пальцы. Ее запах опьянял.

К черту правила игры. Желание обладать ею было нестерпимым, острым, как жажда. Оно затмевало всё - гнев, отзвук ее смеха, всё еще витавший в его сознании, ненависть и ярость. Впрочем, ярость никуда не делась. Она лишь сменила свое обличье. Но именно она, наравне с похотью, заставила его срезать вторую бретельку ее платья. Жадно сдирая с нее мешавшие куски ткани, толкнуть к двери, рядом с которой Джонас всё еще стоял. Завести ее руки над головой. Стук, с которым ее лоб ударился о дверь, утонул в доносившейся музыки. Коленом раздвинуть ее ноги. И, опустив руку, нащупать манящий жар, мягкие влажные складки, легко поддавшиеся напору пальцев.
[AVA]http://sg.uploads.ru/MaLZf.jpg[/AVA]

Отредактировано Jonas Corbin (28 мая, 2014г. 19:12)

+1

6

[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/14/0315/h_1394871396_1296706_dd584b3d5b.png[/AVA]
Into the ashes and no return
Твоя мечта сбылась и ты теперь со мной в одной могиле
Я и ты

Когда надвигается что-то жуткое, что-то черное, что-то липкое, что ты сделаешь, чтобы предотвратить это? Будешь ли осторожным, будешь ли осмотрительным: внимательным, тихим, кротким, пугливым - в общем, каким-то поражающе безучастным - лишь бы не навлечь на себя беду? Будешь ли... осторожным?
Прима ощущает холод металла, пока что едва ли вдавливаемого ей в кожу и понимает, что нет. Нет, она ни за что не лишится этого острого ощущения страха, пронзающего тебя словно игла. Именно по этой тонкой игле в кровь поступает особенный вид наркотика. Адреналин. Вместе с адреналином под кожей разливается дрожь, восторг, возбуждение (Прима бессознательно приподнимает бедра, подставляясь Джонасу). Всё это ни с чем не сравнимые чувства - грани, нити, тесно сплетенные между собой, прыгучие и тягучие. Их хочется испытывать снова и снова: и вот к мрачным теням комнаты, к ножу для колки льда, к нарастающему вожделению ты возвращаешься вновь и вновь. Это магнит. Это губительное лекарство. Это пленительная ложь, существующая только потому, что ничего иного тебе и не надо, ничего другого ты и не умеешь. Только терпеть боль. И причинять ее. Терпеть. Подчиняться. И гнить. В этом занятии Прима - мастер.
- Только если выживаю я, - признается Джонас Корбин. Он еще не знает, как сильно заблуждается в своей безопасности. Все они наивны и глупы, все, кто попадает в паутину к паучихе. До последнего момента они думают, что еще могут выбраться, что контролируют ситуацию, что в конце концов выживут именно они. Вот только их часы сочтены в самом начале игры: стоит им попасться в ее сети, как над ними уже нависает кроваво-алая пасть. Госпожа Смерть и Прима - старые друзья.
- Ты правда думаешь, что исход уже не ясен? - шепчет девушка чужеземцу в губы. Она отрывает взгляд от его искаженного рта и смотрит в стеклянно-серые глаза. Он пьяница. Наркоман. Он падший. Сильный, подозрительный, быстрый, грубый, но все равно павший, пропащий. Это становится ясно по его безумному взгляду, это осознание острой болью приходит к Приме из ее запястий, которые Джонас сжимает все сильней. Он возбужден, хотя, ее все хотят - тут нет ничего удивительного. Прима облизывает губы, вскоре с них срывается тяжелый выдох - именно тогда, когда мужчина ведет острием ножа вниз по ее ключице. Прима откидывает голову назад, выгибаясь для Корбина. Она ведет себя как последняя шлюха, но она соврала - она никогда не отдается «бесплатно». За право обладать ею другие платят безмерно большую цену: они расплачиваются своей жизнью.
Прижатая к стене, Прима чувствует, как кожу овевает холодный воздух - Джонас лишил ее последней защиты, ее одежды. Снова опустив голову, Прима впивается в губы Корбина, раздирая их своими зубами, чтобы примешать к поцелую металлический привкус крови.
Это не просто страсть. Это животное вожделение. То самое, которое застилает собой алой пеленой все остальные чувства, заглушает любые эмоции и заставляет жить только ради него. Даже неважна духовная связь с тем, кто позволяет тебе испытывать это взрывное возбуждение; только помутнение, только похоть, жажда.
Всякий раз Прима испытывает его с новой силой. Каждый новый ее любовник (а она предпочитала мужчин, ведь справляться с ними оказывалось намного интереснее) привносил в её страсть нечто острое, необычное, обновлённый катализатор, усиливающий желание. После использования Прима их просто-напросто выбрасывала в мусор. Использованные и высушенные, они никому больше не требовались. Все они - оболочки, из которых следует выпивать лишь все соки и комкать как банки с пивом (или что там предпочитает пить этот Джонас Корбин?). Замкнутая цепь поглощения и выплёвывания. Скоро и этот человек поучаствует в ней...
Корбин хватает девушку и толкает к двери. Прима по инерции ударяется головой, но не возмущается таким похабным обращением. Джонас пристраивается сзади, не преподнося ей шанса выбраться. Дыхание тут же сперает. Воздух застревает где-то на выходе из легких, в трахее, так комом и остаётся. Прима попыталась его продохнуть, но дыхание стало резким и прерывистым. Гость по-свойски раздвигает ей ноги, как давний возлюбленный проникает в неё, и всё, что теперь существует для Примы - это момент разврата. Момент похоти и грязи. Ни о какой любви или нежности речи идти не может. Такие монстры не любят... Такие монстры друг другом упиваются, пока один из них не сломается. Вот в чём истинный смысл этой страсти: давить до тех пор, пока один из вас не превратится в "выжатый лимон", годный только для свалки.
Прима стонет, кричит, выгибает спину, движется навстречу Корбину, но все эти звуки - звуки похабной случки - тонут в океане музыки. Кричи - не кричи, тебя всё равно никто не услышит. Прима откинула голову назад и продолжила надрывать голосовые связки под глухие удары Джонаса. Она, кажется, просит ещё, ещё и сильнее. Грубость всегда её возбуждала. Грубость заставляла подчиняться, а Приме нравилось позволять своим любовникам чувствовать себя хозяинами положения. Чтобы потом, в подходящий момент, воткнуть им в глотку ручку или иной острый предмет и наслаждаться, бьющим фонтаном крови...
Прима была чудовищем. Она жила на грани и по чёткому следованию избитых правил. Ей нравилось кровь пускать себе через вены, слизывать соль с ран, запивать все излечивающими лекарствами, и повторять всё сначала. Всё это заезженная пластинка её жалкой жизни. Выпивка, танцы, движения в такт грубому очередному любовника. Хрипло смех, когда на лицо приходится тяжелый удар. Горький привкус крови во рту, такой знакомый и уже почти что приятный - отплёвываться кровью и слюной и улыбаться, просить ещё и ещё, чтобы били сильнее, чтобы резали глубже, чтобы было больнее. Потом говорить, врать, о том, что никто "до" так не обращался, подзадоривать, хохотать в искаженное от гнева лицо, наслаждаться, когда ломают ребра, а потом обещать трусам, что никто не узнает. Что она так все и останется на своих местах: мазохистка, ее мучитель и грязная занюханная квартирка на Омеге.
Всё это Приме знакомо. Всё это она проходила, ко всему привыкла - всё подучила. Она знает, что нравится таким, как Корбин. Знает, что запаляет их больше, а что, наоборот, действует как антидот. Когда движения Джонаса убыстрились, Прима уже просчитала несколько ходов вперёд. Всё до этого момент было прелюдией - вступлением в настоящую игру, к которой Прима единственно и питает настоящую страсть. Наконец, Корбин кончает и первое, что делает Прима, это резко разворачивается и наотмашь бьёт его по голове. Музыка заглушает всё: кричи - не кричи, кто-то сегодня обязательно умрёт.
Платье спадает на бёдра - подол вновь прикрывает колени. О внешнем виде, ни своём, ни уж в тем более Корбина, кварианка не беспокоится. Она хватает с ближайшей тумбы лампу и снова отправляет её в Джонаса под аккомпанемент своего громкого заразительного заразного смеха. Ну же, милый, схвати её, души её, ненавидь её, пытайся её убить, ведь это приносит такое наслаждение, когда вы пытаетесь убить уже мёртвую!
- Что написать на твоей могиле? - с улыбкой интересуется Прима. Потом вспоминает, что трупы нынче модно отправлять блуждать по открытому космосу, и она тут же заливается хохотом. - Пожалуй, я сожгу твои кости и станцую на прахе.
Сказав это, Прима снова бросается к полкам - теперь уже в противоположной стороне от тумбы. Там лежит тонкая цепочка, которая переломила немало чужих глоток. Пара свечей горит на шкафу, и Прима задерживает на них свой взгляд, когда Корбин опять хватает её. Она полностью податлива и спокойна. Никакой паники или ужаса. Только смех, задор и возбуждение. Она ни за что не будет осторожна в игре с огнём...

Отредактировано Prima vas Tesleya (6 июля, 2014г. 15:21)

+1

7

Она перестала существовать. В ней больше не было ничего индивидуального. Никакой личности, никакой особенности. Ничего, что бы выделяло ее в череде безымянных и безликих дырок, влажных и горячих, заставлявших позабыть обо всем и просто пуститься по течению, туда, куда несла волна возбуждения и похоти. Не заботясь ни о чьих чувствах и ощущениях, кроме своих собственных. Корбин чувствовал привкус крови во рту, сука оказалась кусачая, но это было даже лучше.

Басы оглушительной электронной музыки за стеной пронзают тело, они будто бы задают ему ритм. Они и то отчаянное желание, которое им движет. Похоже на безудержный зуд. Сносящее голову безвозвратно и заполнявшее его целиком. Рвавшееся наружу, разрывавшее его изнутри. Она обжигала. Она поглощала его. И она принадлежала ему. И ничего другое не имело значения. Лишь ее откровенные крики, то, как она поддавалась назад, навстречу ему, помогая брать себя глубже и сильнее. Он не видел ее лица. Лишь голый зад и собственный член, погружавшийся в эту обжигавшую, дышавшую дыру. Время теряло значение. Всё, мать твою, теряло значение. Он был пьян и он терял голову. Он терял остатки разума. Он терял себя, и воздух обжигал легкие, будто бы лезвия бритвы. Пот холодил спину, где-то глубоко внутри нарастал стон, но тонул в гаме за стеной и пошлом стуке ее головы о дверь.

Всё закончилось быстро. Привычный момент, к которому стремишься, как одержимый. И вот уже падаешь через край. Его пальцы впились в ее потемневшую кожу, сжимают голый зад, до крови впиваясь ногтями. Его мелко трясет. Он тяжело дышит, хватает ртом воздух. Влажное от пота лицо обдувает откуда-то идущий сквозняк. Становиться холодно, несмотря на общую жару. Удовлетворение длиться долю секунды. Какой-то краткий миг блаженства. Тот самый момент падения. Тот самый момент достижения пика и свободное падение вниз, назад в грязь и пошлость происходящего.

Безымянная шлюха, из которой он равнодушно выскользнул. Воздух холодил разгоряченную плоть. Усталость и тупая головная боль накатились внезапно. Удовольствие было кратким и оставило после себя лишь холод. Пустой звон в ушах. Болезненный стук сердца в груди.

Он прикрывает глаза, басы музыки приглушенно грохочут будто бы со всех сторон. Корбин бездумно застегивает брюки. Кажется, он начинает трезветь. Слишком резко. Слишком скоро. Кварианка смеется. Резко и неприятно. Джонас вспоминает то, что она говорила ему ранее. Какую-то чушь про игры. Про те, в которых выживает лишь один. Хрень какая. Выпить хочется всё сильнее.

А потом в него летит лампа. Разбивается о его лоб. И лицо заливает липкая горячая кровь, мелкие осколки стекла застревают под кожей. Боль, как нечто отдаленное. Как нечто отрешенное. Грохот музыки. Полумрак. Кварианская шлюха мечется по комнате. У него всё еще ее запах на пальцах. Но голова гудит и короткий момент страсти не принес с собой близости. Не связал ничем, кроме случайных частей тела. И теперь похоть быстро и легко сменяется злостью. Гневом. Глухой яростью на бешеную сучку, вздумавшую кидаться в него вещами.

Кварианка скалится, улыбается и несет что-то про могилу. Хохочет и бросается в сторону. Поймать ее в замкнутом пространстве тесной комнаты легко. Она будто бы и не старается уйти от него. Поддается вновь, смеется, безумно и весело.

- Чертова психопатка! - прорычал Джонас. Чувствуя, как резкий звук ее хохота проникает ему прямо под кожу. Она раздражала. Она выводила из себя. Она бесила. Потому что была странная, непонятная и чужая. Он ударил ее наотмашь. Ее голова откинулась назад, стукнувшись о книжные полки. Хохот прервался лишь на миг. И тут же вновь раздался. Кварианка размазала свою странного цвета кровь по лицу и сверкнула на него глазами из-под растрепавшихся светлых прядей волос. Чокнутая. И от одного ее виду кровь кипела в венах. Корбин почувствовал, что его начало уносить. Ярость затмевала глаза. Разбитый лоб пульсировал и кровоточил. Мурашки бежали по спине. Прокушенная губа щипала. Жалкие остатки алкоголя еще плескались где-то в желудке вместе со слепой злостью на эту чертову тварь.

Он ударил ее еще раз. Приложил скалившейся пастью об стену. В такт с громыхавшей рядом музыкой. Она задохнулась смехом, подавилась и принялась отбиваться с яростью дворовой кошки. Царапалась, кусалась, валила его на пол, сшибая мебель. Он не увидел, не заметил, не успел. Лезвие блеснуло в полумраке. Откуда? Когда? Ее безумное, перепачканное кровью и поразительно красивое лицо оказалось совсем близко. Ее дыхание жаром коснулось потрескавшихся губ. Холод. Пальцы похолодели резко и неожиданно. Боли не было. Лишь кровь шумела в ушах, заглушая ее голос, и сердце отчаянно билось впустую. Она распахнула глаза. И он утонул. А она победила.
[AVA]http://sg.uploads.ru/MaLZf.jpg[/AVA]

+1


Вы здесь » MASS EFFECT FROM ASHES » Архив альтернативных квестов » Ад опустел, все демоны здесь.


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно